Шрифт:
Закладка:
— Пора, Саша.
— Подожди немножко. Видишь, — и Сашка стал разбивать кочережкой головешки, неторопливо сгребая их в кучу. — Угоришь еще ночью.
Лида засмеялась и взъерошила ему волосы:
— Завтра ведь опять встретимся…
Он нехотя нашарил сапоги и стал обуваться.
Глава шестая
Сашка вздрогнул от резкого стука. За окном — курносая возбужденная физиономия Вовки Фирсова, с затаенным страхом в черных круглых глазах.
— Немцы пришли!
Сашка рывком распахнул окно. Вовка, получивший удар рамой прямо в лоб, кубарем скатился с завалинки.
— Тише ты, несчастный.
— Где немцы? — сипло спросил Сашка, чувствуя, как по спине разливается неприятно-знобящая дрожь.
— На машине приехали, у школы стоят, — уже на бегу рассказывал Вовка. — Машина чудная, танк не танк — не поймешь.
У дома Лиды Сашка замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Теперь надо было как-то объяснить Вовке, чтобы не ждал его, шел один. Еще, чего доброго, подумает…
Но объяснять ничего не пришлось. Лида увидела их в окно.
— Вы что, в кино спешите? — крикнула она.
— Выходи, — сказал Сашка. И когда она вышла, сразу решил ошеломить: — Немцы в деревне!
— Вон оно что, — разочарованно протянула она. — Это не к спеху. Еще насмотришься.
У школы стоял серый вездеход с большим крестом на боку. Толпившиеся около него солдаты показались совсем не страшными. Даже наоборот. Только один был высокого роста, с толстым гладким лицом. Остальные какие-то тщедушные, с серыми лицами и настороженно бегающими глазами. Ребята с интересом приглядывались к знакомой по картинкам зеленой форме, а Сашка успел отметить и то, что пистолеты они носят на левой стороне и несколько спереди.
— Ты поговори с ними, — предложил Вовка, но, глянув в лицо товарища, тут же прикусил язык.
Немцы осматривали деревню, и один, в погонах с серебряной окантовкой, делал пометки на карте. Из ближних домов стали выходить осмелевшие женщины. Женские лица суровы и скорбны. У каждой на фронте муж или сын. Где они? Что с ними?
Бабка Агафья попыталась завести беседу с тем, у которого была карта.
— Ишь ты, сытый какой, видно, хорошо жрет.
Немец что-то заговорил быстро и отрывисто, указывая руками вдоль улицы.
— Спрашивает, сколько домов, — шепнул Сашка Лиде.
Они стояли плечом к плечу, крепко схватившись за руки. У Сашки изредка вздрагивали пальцы, и тогда Лида улыбалась ему ласково и ободряюще.
Бабка Агафья выслушала отрывистую речь немца и безнадежно махнула рукой:
— Ты как следует говори. А то заголготал ровно гусак. Разве я поспею тебя слушать?
В этом месте беседа была прервана самым неожиданным образом. За домом у Агафьи хором закричали гуси и послышались выстрелы. Старуха охнула и кинулась бежать.
— Господи, да ведь это они, разбойники, гусей моих губят, а я-то, старая дура…
Гуси выбежали на дорогу и понеслись вдоль улицы. Щуплый солдат с золотыми зубами улыбался и стрелял по ним из нагана.
— Тоже мне стрелок, — презрительно сказал Сашка. — С трех раз попасть не может.
— Все правильно, — сказала Лида.
Сашка взглянул на нее с изумлением. Он и раньше замечал за ней такое: сидит молчит, думает о чем-то, а потом скажет слово или стих какой, и сто лет будешь гадать, к чему это тут.
— Что правильно? — переспросил он.
— Все, — повторила Лида.
Два гуся были убиты. Но бабка Агафья не собиралась так легко расставаться со своим добром — бросилась отнимать. Немец ткнул ей в горло рукояткой нагана. После этого женщины начали потихоньку расходиться по домам, в надежде припрятать от таких гостей хотя бы малость.
След от вездехода тянулся к речке и там сворачивал в поле.
— Эх, если бы они по дороге поехали, — сказал Сашка, — обязательно бы на мины наскочили.
К машине вернулись двое: стрелявший в гусей и второй, в черном резиновом плаще с автоматом на шее. Тот, что был в плаще, держал корзину, наполненную яйцами. Стоящие у машины засмеялись и о чем-то быстро заговорили.
— Смотри, сколько набрали. — Вовка легонько ткнул Сашку в бок. — Поди, и у нас стащили, а мать мне не давала, берегла к Октябрьским праздникам на сдобные лепешки.
Немец, поставил корзину и закурил сигарету. В это время, постукивая клюшкой, подошла Малинка и быстро оглядела всех совиными глазами. Мясистый и пористый, как губка, нос ее был влажен и казался больше обычного. Сашку покоробило. Он смертельно ненавидел эту злую сварливую старуху и при случае обязательно строил ей разные пакости. Малинка нигде не работала, несмотря на это, деньги у нее водились — и Сашкина мать иногда занимала у нее. На деревне болтали, что Малинка была содержанкой управляющего Морозовской мануфактуры и жила в меблированных комнатах, но достоверно никто ничего не знал. Малинка жила замкнуто, хотя была болтлива и любила критиковать недостатки.
Как-то Сашка с матерью ходил в магазин за хлебом. Малинка увидела их и при всех стала позорить мать:
— Вот глядите, люди добрые. Да. Должники-то мои ситный покупают. Да. А нет того, чтобы долг отдать. Авдотье черный кусок не на что купить, зато других пожалела. Да.
Смущенная мать униженно просила:
— Прости Христа ради, тетка Авдотья. Я отдам. Трудно ведь. Сама знаешь, четверо детей, мужа нет.
Сашка помнил, что Малинка корила мать еще долго после того, как та вернула ей десять рублей. Настоящее имя этой старухи было Авдотья, но все звали ее Малинкой…
Малинка сунула клюку под мышку, порылась в карманах своих бесчисленных юбок, затем бочком придвинулась к машине и осторожно положила в корзину два яичка.
— Гут, — сказал щуплый.
— Ишь, ведьма, задабривает, — вполголоса бросил Вовка.
И тут они увидели Липатыча. Сашка невольно попятился, увлекая за собой Лиду.
— Спокойно, — сказала Лида.
Липатыч был неузнаваем: щеки выбриты, длинный старомодный пиджак и новые поскрипывающие сапоги, начищенные до невероятного блеска. Сашка боязливо покосился на него. А ну как вспомнит случай с колхозной Зорькой. Так и есть, идет прямо сюда. Но Липатыч неожиданно заговорил мягким вкрадчивым голосом.
— Ты, парень, разумеешь по-ихнему. Сейчас будешь говорить от моего имени.
Липатыч приосанился и, сунув руку под пиджак, незаметно почесал живот.
— Тебе нужно, ты и говори, — огрызнулся Сашка.
— Выходи вперед, — приказал Липатыч. — Поздравь их от моего имени, да не забудь сказать, что мины на дорогах. Не дай бог подорвутся.
— Туда и дорога, — засмеялась Лида.
Липатыч не обратил на нее внимания:
— Давай-давай, крой, ты ведь речистый.
Лида притянула Сашку к себе и что-то зашептала на ухо.
— Ладно, — сказал Сашка, — сейчас буду переводить. Значит, так, ты приветствуешь их и желаешь, чтобы они подорвались на минах. Так и скажем.
